В прошлом году случайно нашла эту песню.... песня о... о чем- о ком... о победе? наверное.... о героях?- безусловно.... послушайте, она сродни журавлям Френкеля.... она меня поразила- есть и в наше смутное время настоящие поэты и настоящие стихи, что становятся песнями! послушайте, девочки!!!!http://www.dev.bec0de.com/mp3/Ансамбль%20ЛАД%20-%20ЛИТЕРНЫЙ%20ЭШЕЛОН%20(слова:%20Евгений%20Семичев)/ не смогла найти других исполнителей....странно...стихи хороши!
Майским салютом расцвёл небосклон,

Славя весну и Победу…

Литерный в небе идёт эшелон –

Павшие воины едут.



Через разливы бурлящей весны,

Через вселенские кущи

Павшие воины едут с войны

К нашим потомкам грядущим.

Мимо крылечка родного села,

Мимо заводов и пашен

Всех их в один эшелон собрала

Память священная наша.



Сполохи мирной рассветной зари

К горним возносятся высям.

В небе весеннем парят сизари,

Как треугольники писем.



Гулом объята небесная даль

Отчей родимой округи.

Солнце надраено, словно медаль

«За боевые заслуги».



Головы воинов снежно белы,

Лица светлы и бесстрашны…

Вот они – русской Победы орлы,

Соколы Родины нашей!



Им колокольный звучит перезвон,

Славя весну и Победу.

Литерный в небе идёт эшелон –

Павшие воины едут.



К однополчанам своим боевым

Через сраженья и беды

Павшие воины в гости к живым

Едут на Праздник Победы!

и еще- любимый мультик https://www.youtube.com/watch?v=yG25otHpPXw нао внучке показать!

Матьдочери, хорошие стихи, еще бы и песню саму послушать

_________________
Пусть все ваши пожелания мне, отзеркалясь, сторицей вернутся к вам! Да будет так! (Это не шутка)
Окошко для раскаяния открыто для всех у данного эгрегора и можно не произносить вслух, не переживайте)

в журнала "Мурзилка" было опубликовано в 45

Ленинградским детям

Промчатся над вами
Года за годами,
И станете вы старичками.

Теперь белобрысые вы,
Молодые,
А будете лысые вы
И седые.

И даже у маленькой Татки
Когда-нибудь будут внучатки,
И Татка наденет большие очки
И будет вязать своим внукам перчатки,

И даже двухлетнему Пете
Будет когда-нибудь семьдесят лет,
И все дети, всё дети на свете
Будут называть его: дед.

И до пояса будет тогда
Седая его борода.

Так вот, когда станете вы старичками
С такими большими очками,
И чтоб размять свои старые кости,
Пойдете куда-нибудь в гости, -
(Ну, скажем, возьмете внучонка Николку
И поведете на елку),
Или тогда же, - в две тысячи двадцать
четвертом году; -
- На лавочку сядете в Летнем саду.
Или не в Летнем саду, а в каком-нибудь
маленьком скверике
В Новой Зеландии или в Америке,
- Всюду, куда б ни заехали вы, всюду,
везде, одинаково,
Жители Праги, Гааги, Парижа, Чикаго
и Кракова -
На вас молчаливо укажут
И тихо, почтительно скажут:
"Он был в Ленинграде... во время
осады...
В те годы... вы знаете... в годы
... блокады"

И снимут пред вами шляпы.

Корней Чуковский

_________________
Пусть все ваши пожелания мне, отзеркалясь, сторицей вернутся к вам! Да будет так! (Это не шутка)
Окошко для раскаяния открыто для всех у данного эгрегора и можно не произносить вслух, не переживайте)

а там в начале есть ссылка-нужно скопировать-не вставилась она чего-то ,чтобы сразу попасть на стр.

Чуковский как прорицатель!

Тема открыта только для раздела всяко -разно, без политики (почему -то другую тему мирную перенесли).
Поэзия, исторические сюжеты на тему Второй мировой войны , видео ролики, песни привествуются


Все ушли на фронт

https://www.youtube.com/watch?v=F_zav_W ... e=youtu.be

_________________
Пусть все ваши пожелания мне, отзеркалясь, сторицей вернутся к вам! Да будет так! (Это не шутка)
Окошко для раскаяния открыто для всех у данного эгрегора и можно не произносить вслух, не переживайте)

в журнала "Мурзилка" было опубликовано в 45

Ленинградским детям

Промчатся над вами
Года за годами,
И станете вы старичками.

Теперь белобрысые вы,
Молодые,
А будете лысые вы
И седые.

И даже у маленькой Татки
Когда-нибудь будут внучатки,
И Татка наденет большие очки
И будет вязать своим внукам перчатки,

И даже двухлетнему Пете
Будет когда-нибудь семьдесят лет,
И все дети, всё дети на свете
Будут называть его: дед.

И до пояса будет тогда
Седая его борода.

Так вот, когда станете вы старичками
С такими большими очками,
И чтоб размять свои старые кости,
Пойдете куда-нибудь в гости, -
(Ну, скажем, возьмете внучонка Николку
И поведете на елку),
Или тогда же, - в две тысячи двадцать
четвертом году; -
- На лавочку сядете в Летнем саду.
Или не в Летнем саду, а в каком-нибудь
маленьком скверике
В Новой Зеландии или в Америке,
- Всюду, куда б ни заехали вы, всюду,
везде, одинаково,
Жители Праги, Гааги, Парижа, Чикаго
и Кракова -
На вас молчаливо укажут
И тихо, почтительно скажут:
"Он был в Ленинграде... во время
осады...
В те годы... вы знаете... в годы
... блокады"

И снимут пред вами шляпы.

Корней Чуковский

_________________
Пусть все ваши пожелания мне, отзеркалясь, сторицей вернутся к вам! Да будет так! (Это не шутка)
Окошко для раскаяния открыто для всех у данного эгрегора и можно не произносить вслух, не переживайте)

Зачем эту мирную тему со стихами и фоторафиями перенесли в политику, где нет модерации ?

_________________
Пусть все ваши пожелания мне, отзеркалясь, сторицей вернутся к вам! Да будет так! (Это не шутка)
Окошко для раскаяния открыто для всех у данного эгрегора и можно не произносить вслух, не переживайте)

присоединяюсь к вопросу !!!

Давно прочла. В 2008-м еще. Забыть не могу. Пронзительный текст.
Победа, победа... Два людоеда подрались тысячу лет назад. И два твоих прадеда, два моих деда, теряя руки, из ада в ад, теряя ноги, по Смоленской дороге по старой топали на восход, потом обратно. "... и славы ратной достигли, как грится, не посрамили! Да здравствует этот... бля... во всем мире... солоночку передайте! А вы, в платочках, тишей рыдайте. В стороночке и не группой. А вы, грудастые, идите рожайте. И постарайтесь крупных. Чтоб сразу в гвардию. Чтоб леопардию, в смысле, тигру вражьему руками башню бы отрывали... ик! хули вы передали? это перечница..."
А копеечница - это бабка, ждущая, когда выпьют. Давно откричала болотной выпью, отплакала, невернувшихся схоронила, на стенке фото братской могилой четыре штуки, были бы внуки, они б спросили, бабушка, кто вот эти четыле...

"Это Иван. Почасту был пьян, ходил враскоряку, сидел за драку, с Галей жил по второму браку, их в атаку горстку оставшуюся подняли, я письмо читала у Гали, сам писал, да послал не сам, дырка красная, девять грамм.

А это Федор. Федя мой. Помню, пару ведер несу домой, а он маленький, дайте, маменька, помогу, а сам ростом с мою ногу, тяжело, а все-ж таки ни гу-гу, несет, в сорок третьем, под новый год, шальным снарядом, с окопом рядом, говорят, ходил за водой с канистрой, тишина была, и вдруг выстрел.

А это Андрей. Все морей хотел повидать да чаек, да в танкисты послал начальник, да в танкистах не ездят долго, не "волга", до госпиталя дожил, на столе прям руки ему сложил хирург, Бранденбург, в самом уже конце, а я только что об отце такую же получила, выла.

А это Степан. Первый мой и последний. Буду, говорит, дед столетний, я те, бабке, вдую ишо на старческий посошок, сыновей народим мешок и дочек полный кулечек, ты давай-ка спрячь свой платочек, живы мы и целы пока, четыре жилистых мужика, батя с сынами, не беги с нами, не смеши знамя, не плачь, любаня моя, не плачь, мы вернемся все, будет черный грач ходить по вспаханной полосе, и четыре шапки будут висеть, мы вернемся все, по ночной росе, поплачь, любаня моя, поплачь, и гляди на нас, здесь мы все в анфас, Иван, Федор, Андрей, Степан, налей за нас которому, кто не пьян..."
(Евгений Шестаков)

_________________
Характер у меня замечательный, только нервы у всех какие-то слабые...
Дорога под названием «Потом», приводит в страну под названием «Никогда»

БАЛЛАДА О ДУРАЦКОЙ СМЕРТИ


Нет, пули я не боялся. Чего их бояться, пуль-то?
К тебе им одна дорога, а мимо — сотни дорог.
Я мыслил в войну о пулях, как нынче в смысле инсульта:
догонит, значит, догонит. На каждого писан срок.

А если чего и боялся, так только дурацкой смерти,
такой, что не от болячек и даже не от войны...
Ее, косую поганку, я только однажды встретил,
и то, не так, чтобы лично, а вроде со стороны.

...Застряли мы под Ростовом, две роты на полустанке.
Степь. Август. Земля прожарена... Ну хоть окопы не рой.
Гранаты да восемь орудий — а немцы нагнали танки.
А время было горячее. Ну, ясно: сорок второй.

Нам немцы весь день давали. И дали довольно крепко.
Но к вечеру все же стихли. Стало полегче жить...
Тут взводный входит, однако. Кто, мол, пойдет в разведку?
Спросил, скотина, и смотрит. Так что лучше сходить.

Всего подобралось четверо, чтоб каждый работал в паре.
(Напарника ранят — вытащи, а вдруг побежит — пришей...)
Я, Гиви из Кутаиса, Юсуф — казанский татарин,
и Арвид, тоже нерусский. Вроде, из латышей.

Нам твердо пообещали: вернетесь — нальем по двести.
Потом задачу поставили: надобно до утра
взять за линией немца. И там же, прямо на месте,
вытащить из паскуды, где ихние панцера?

Почти что без приключений мы сделали полработы:
пошли и добыли немца. Проверили документ.
Ганноверец Дитер Гоффман, ефрейтор танковой роты.
С двадцать второго года. Выходит, что двадцать лет.

Пацан пацаном. Трясется. Какая уж там молчанка?
Бормочет свои «майн готты» (по ихнему «Бог прости»)
потом дошел до «рот фронта». Но нам-то надо про танки!
Причем, — не позже рассвета, чтоб было время уйти.

А он сипит: «нихт ферштейне» (видать, оказался с норовом).
И что прикажете делать? Засели в ближнем леске...
Гиви нельзя, как старшому. Арвиду — как дозорному.
А я бы, может, и справился — так врезало по руке.

«Давай!» — говорим Юсуфу. Юсуф достал зажигалку,
прожарил покрепче финку, фрица взял за вихра...
Работает. Мы скучаем. Парня, понятно, жалко,
но надо знать до рассвета, где ихние панцера!

...Ну что говорить? Он вспомнил про танки и самоходки,
и то, что атака в полдень, по флангу, с левой руки...
Мы сняли допрос на месте, а после — ножом по глотке.
Поскольку тащить — не выйдет, а бросить — не по-людски.

...Когда мы вернулись к нашим — ротный аж прослезился:
соколики! спать немедленно! А утром прошу ко мне!
А утром... верьте-не верьте, глядим: Юсуф удавился.
Вышел, будто до ветру — и сделался на ремне.

Ну, тут заварилась буча! Начальство понабежало,
особый майор Брызгало Юсуфу в глаза смотрел...
Потом признали, однако, что дело не трибунала,
а также не особиста, поскольку не самострел.

...А в полдень поперли танки. Но мы-то их ожидали:
из тридцати половина с трудом уползла назад...
Чуть позже за этот поиск нам всем вручили медали.
Юсуфу, правда, посмертно — но тут уж сам виноват.

...И если попы не брешут в церквах о ненашем свете,
хочу я спросить у Юсуфа, когда настанет пора:
какого хрена сплясал ты в обнимку с дурацкой смертью,
коль мы не пустили к Дону крестовые панцера?
(Лев Вершинин)

_________________
Характер у меня замечательный, только нервы у всех какие-то слабые...
Дорога под названием «Потом», приводит в страну под названием «Никогда»

Илья Эренбург
В мае 1945

Когда она пришла в наш город,
Мы растерялись. Столько ждать,
Ловить душою каждый шорох
И этих залпов не узнать.
И было столько муки прежней,
Ночей и дней такой клубок,
Что даже крохотный подснежник
В то утро расцвести не смог.
И только — видел я — ребенок
В ладоши хлопал и кричал,
Как будто он, невинный, понял,
Какую гостью увидал.

О них когда-то горевал поэт:
Они друг друга долго ожидали,
А встретившись, друг друга не узнали
На небесах, где горя больше нет.
Но не в раю, на том земном просторе,
Где шаг ступи — и горе, горе, горе,
Я ждал ее, как можно ждать любя,
Я знал ее, как можно знать себя,
Я звал ее в крови, в грязи, в печали.
И час настал — закончилась война.
Я шел домой. Навстречу шла она.
И мы друг друга не узнали.

Она была в линялой гимнастерке,
И ноги были до крови натерты.
Она пришла и постучалась в дом.
Открыла мать. Был стол накрыт к обеду.
«Твой сын служил со мной в полку одном,
И я пришла. Меня зовут Победа».
Был черный хлеб белее белых дней,
И слезы были соли солоней.
Все сто столиц кричали вдалеке,
В ладоши хлопали и танцевали.
И только в тихом русском городке
Две женщины как мертвые молчали.

Боря, нас ночью убьют; поганые чувствуют, что им скоро конец. Я им в лицо сказала, что наша возьмет. Боря, ты меня прости, что я тебя огорчила. Знаешь, не всегда так говоришь и делаешь, как хочется, а я тебя так люблю, так люблю, что не умею сказать. Боря, я сейчас прижалась к тебе, и ничего мне не страшно, пусть ведут. Вчера, когда очень били, я про себя повторяла: «Боренька», а им ничего не сказала – не хочу, чтобы они слышали твое имя. Боренька, ты прощай, спасибо тебе за всё!

Записка написана 19-летней девушкой из Слуцка на листочке, вырванном из тетрадки. Она была опубликована в газете «Комсомольская правда» 1 января 1945 года. Фамилия подпольщицы не установлена.

_________________
Характер у меня замечательный, только нервы у всех какие-то слабые...
Дорога под названием «Потом», приводит в страну под названием «Никогда»